Кино живет за счет героя. Оно сокращает расстояние между ролью и живым человеком…

Подпись: Дмитрий Савельев Алексей Владимирович, пятнадцать лет назад Вы с режиссером Владимиром Меньшовым вольно или невольно обманули миллионы советских женщин. После фильма «Москва слезам не верит» они садились в пригородные электрички с единой надеждой: встретить вот такого слесаря Гошу. Они даже были согласны на то, что у него будут нечищенные ботинки. Разумеется, никакого Гоши там не оказывалось. Как Вы считаете, хорошо Вы тогда поступили?
Алексей Баталов Ты знаешь, я прекрасно понимал, для чего весь этот Гоша был нужен. Он нужен был только для того, чтобы сколько-нибудь благополучно закончились двухсерийные мытарства несчастной женщины. […] Все дело было в необходимости хэппи энда. Толстой, кстати, издевался над этим. Он говорил: когда я читаю в финале романа, что они поженились, у меня возникает впечатление, что человека загнали в клетку ко льву и на этом оборвалось повествование. Да и какой же Гоша идеальный? Бросил жену, пристает в электричке к незнакомой женщине, пьет вусмерть, дерется. Драку мы на полном серьезе снимали, жуткое дело. Я даже руку себе повредил. Жалко, что в фильм не вошло.
[…] Гоша абсолютно живой человек. Я потому и согласился на роль с радостью, когда прочитал сценарий. Валентин Черных написал живого рабочего, который не попадал на экран. Я таких рабочих встречал, я их знаю хорошо. […] Но когда фильм вышел, на него многие обрушились. В том числе и на меня в роли Гоши. Вообще, за всю мою жизнь не было ни одного фильма, который бы сразу похвалили. Сначала разносили вдребезги. […]
Д. С.  А Меньшов не ставил перед Вами задачу сыграть в этой роли Алешу Журбина или Сашу Румянцева двадцать лет спустя?
А. Б. Примерно этими же словами он мне и говорил: давай сыграем одного из этих, постаревших.
Д. С.  Значит, Вы сознательно продолжили прерванную на десятилетия линию, которая берет начало в давних фильмах Иосифа Хейфица «Большая семья» и «Дело Румянцева»?
А. Б. Вот терпеть не могу, когда актеры начинают докладывать про свою, понимаете ли, творческую линию. Это кино — ты идешь, куда зовут. Или отказываешься. А не позвали тебя — вот и вся твоя творческая линия. Сиди дома на диване и отдыхай. Я ведь из мхатовского училища выпускался как характерный актер. Смешной, попросту говоря. Но кино меня переделало. Журбин и Румянцев — совсем не мое амплуа по школе-то.
[…] Д. С.  Однако позвали и затем признали именно Алексея Баталова, а не кого-то другого.
А. Б. Вовсе не потому, что я был каким-то особенным. Ты не думай, таких мальчиков тогда было пруд пруди.
Д. С.  Так ли их было много, Алексей Владимирович?
А. Б. […] На одну роль в «Большой семье» человек двенадцать пробовалось. Все очень конкретно было: главные роли там исполняли наши киты. Поэтому Хейфицу нужен был мальчик с голубыми глазами, как у Бориса Андреева, и чуть курносый, чтобы был похож на Сергея Лукьянова. Так что Хейфиц семью подбирал. Да он и сам мне потом об этом рассказывал.
Д. С. На роль Саши Румянцева он Вас пригласил тоже исключительно из-за голубых глаз?
А. Б. Мне очень жаль этот фильм, изуродованный указаниями сверху. А могло бы быть хорошее русское полицейское кино с наивным главным героем, мало понимающим в жизни. Журбин и Румянцев похожи, конечно. Один рабочий, другой шофер. Оба верят в смешные принципы и устои. В справедливость, если уж совсем высоким слогом изъясняться.
[…] Но Хейфиц если и брал актеров типажно, то переделывал их так глубоко, что с его подачи — как говорят теперь молодые — начались очень яркие судьбы. Это совершенно уникальный режиссер, который много лет, заметь себе, носит имя актерского режиссера. То, как он работал, ничего общего не имело с типажным принципом. Подобно настоящему театральному режиссеру, он очень ясно понимал, что он хочет в этой сцене, что хочет в той и что хочет в конце концов. Мне, как мхатовскому актеру, было поэтому особенно уютно. Я понимал, как мне себя вести. А что такое мхатовская школа? Надо сыграть — и я изо всех сил стараюсь это сделать. Хейфиц принимал то, что я предлагал не потому, что я такой молодец и хитрее других, а потому что совпадало. Сегодня я что-нибудь придумаю, но придумаю именно то, что хочется сказать Хейфицу и что ему интересно. […] А дальше Гуров из «Дамы с собачкой» уже ни в какие такие ворота не лезет. И Голубков из «Бега» тоже сюда не попадает. Я очень хотел там Хлудова сыграть. И режиссеры тоже хотели, но начальство сказало: нет. […]
Д. С.  Это странный вопрос к актеру мхатовской школы, и все же: играя своих героев, Вы всегда становились ими или ощущали дистанцию между ними и собой, Алексеем Баталовым?
А. Б. Я всеми силами старался быть ими, всеми силами. Хейфиц на «Большой семье» меня однажды обругал страшно, потому что мне в костюмерной для съемок на заводе выдали новую робу, а я ее выменял у одного рабочего на старую. Тот был очень рад обновке, но я убил наповал костюмершу, которая имела робу с иголочки, а получила нечто изжеванное и изгаженное. […]
Д. С.  Трагедию князя Сергея Петровича Трубецкого в фильме Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья» Вы тоже воспринимали как личную?
А. Б. От Трубецкого в этом фильме не осталось ничего. Мотыль не виноват. Каждый из героев его фильма сам по себе достоин фильма. Фантастические, неповторимые судьбы. А самый удивительный и загадочный из них — Трубецкой. Я это знал. Но что есть в фильме, то и есть.
Д. С.  А чего в фильме нет?
А. Б. Мне все тебе приходится рассказывать о том, что не вошло, чего нет. […] Нет необыкновенной смелости, которой обладал этой человек. Он же был прообразом самого смелого человека, описанного Толстым в своем романе. И нигде и никогда его товарищами он не был назван предателем. Это все советская историческая чушь: не явился на площадь, не поддержал восстание. Он был на площади — и в фильме это есть. И он имел право сказать одному из сторонников восстания: смелость, военное мужество и политическое безрассудство не одно и то же. Никто не поймет того, что вы собираетесь сделать. Это Россия. И он был прав, к сожалению. Кстати, пока Трубецкого допрашивали у царя, у него украли шинель. Этого в фильме тоже нет. […]
Д. С.  В «Звезде пленительного счастья» Вы играли с Ириной Купченко, в «Девяти днях одного года» с Татьяной Лавровой, в «Журавлях» с Татьяной Самойловой, в «Живом трупе» с Аллой Демидовой, в «Даме с собачкой» с Ией Саввиной. Замечательный реестр, который к тому же можно продлить. В партнерстве с кем из исполнительниц женской роли Вы сыграли свою лучшую мужскую роль?
А. Б. Ты сам уже сказал главное: замечательные актрисы. Лучше или хуже — что говорить?
Д. С.  Алексей Владимирович, я ведь не совсем про актрис спрашиваю.
А. Б. Понимаю, понимаю. Так я тебе и рассказываю. Вот ты говоришь о женской роли… Со стороны это немножко не так. Я даже серьезнее к этому отношусь. Для меня сходство Саввиной с Анной Сергеевной было гораздо важнее, чем для зрителей. Ну, как тебе объяснить? Просто потому, что я с ней разговаривал. Или Таня Самойлова, совсем молоденькая. […] Мы очень старались, да и все. Все они настолько мне были близки, по-настоящему близки, что отделить их — да еще в нашем с тобой разговоре — от тех ролей… Для меня это невозможно. Естественно, я дружу с ними, я люблю их. […]
Д. С.  Алексей Владимирович, а если вернуться к тому замечательному реестру и продлить его в область воображаемого: с кем Вы так и не сыграли мужскую роль?
А. Б. Их много, очень много. Например, с Алисой Фрейндлих, которую я обожаю и считаю королевой питерского актерства.
Д. С.  А что бы Вам хотелось с ней сыграть?
А. Б. […] Когда я смотрел ее спектакли — да все что угодно сыграл бы. Понимаешь, есть такие актрисы, с которыми достаточно просто находиться рядом. Все само играет. Очень бы хотелось сыграть с Фаиной Григорьевной Раневской, хотя это уже другое, Я ведь знал ее хорошо. Сидел с ней за столом, смотрел на нее и понимал: черт побери, какое счастье выйти с ней на сцену и играть. Или с теткой моей, Андровской. […]
Д. С.  А свои старые фильмы любите пересматривать?
А. Б. Вот как старые письма перечитывают или старые фотографии перебирают.
Д. С.  И когда Вы их пересматриваете, замечаете ли Вы теперь ту дистанцию, которую так старались сократить тогда, — дистанцию между героем и собой, молодым?
А. Б. Трудно сказать, это скорей актерское отношение. Актер всегда существует только в настоящем. Конечно, иногда смотрю и думаю: черт побери, здесь совсем не так нужно было сыграть. А потом соображаю, что, может быть, оно и хуже было бы. Может быть, для роли как раз и лучше, что я там дурак такой.
Д. С.  Скажите, Алексей Владимирович, те фильмы с Вашим участием и шире — фильмы шестидесятых годов создали полноценный и полнокровный портрет Вашего поколения, или все же остались черты, которые кино не приняло во внимание, проглядело?
А. Б. Кино ничего не проглядело, кино все видело и иногда на что-то намекало, а люди шестидесятых годов что-то понимали. Западному восприятию такие отношения с кино всегда были чужды. Там впрямую можно было сказать: я тебя хочу, я тебя не хочу, ты сволочь и так далее. А здесь иначе. Весь «Дорогой мой человек» для меня, да и не только для меня, был построен на том, что в один прекрасный день пришли, арестовали мать и забрали книги. А потом Володя всей своей жизнью подтверждает невиновность матери. Но эпизод с арестом вылетел сразу. И в «Девяти днях» запретили сцену похорон облученных людей. Это было драматургическое основание фильма, а они взяли и вырезали. О каком портрете речь, если в поколении были такие, как я, которые с детства все знали. У меня бабушку и дедушку в первую посадку тридцать пятого — тридцать шестого забрали. Меня с большими опасениями и оговорками принимали в главный правительственный театральный институт страны. Понятно, если по пятьдесят восьмой все сидят. 
[…] Д. С.  А с нынешними молодыми, среди которых бродит герой и некоторые из которых приходят к Вам во вгиковскую аудиторию, Вам легко?
А. Б. Мне интересно, и потом, это как оглобли у лошади, расслабиться не дает.
Д. С.  Глядя на них, Вы не вздыхаете, что Ваша молодость пришлась на шестидесятые, которые соблюдали мораль строителей светлого будущего, создавая проблемы с ключами от свободной на часок квартиры и приравнивая чувственность к диссидентству?
А. Б. Я так не хочу показаться брюзжащим стариком: вот они какие распущенные, вот мы какие были чистые. Это полный идиотизм — говорить, что время влияет на отношения между мужчиной и женщиной. […] Я вовсе не хочу сказать, что наш век был лучше — Боже упаси, это совсем не так. Есть прекрасные молодые люди, но большинство только изображают из себя свободных и ведут себя, как свободные, руки-ноги задирают. А на самом деле очень однообразно летят в одну сторону. Один думает, что он свободен, потому что выходит из «мерседеса». Другой свободен, потому что у него серьга в ухе и косичка.
Д. С. Ваш вкус противится серьге и косичке?
А. Б. Почему противится? Я смотрю на это, как на необычный рисунок. Мне интересно. Вот недавно ребята на занятиях по мастерству показали забавный этюд: проход пары влюбленных. Сначала мы видим их со спины. Он здоровый, мужеподобный, а она женственная, субтильная. По одежде не различишь. Потом они разворачиваются — и все оказывается наоборот.
Д. С.  Кино переживает сейчас увлечение именно этим. Когда одно перетекает в другое, или все оказывается наоборот. Вы видите для себя роль в этом кино?
А. Б. Я вообще никогда не старался сыграть как можно больше. В этом смысле я урод, наверное, да и актер не настоящий. Женя Евстигнеев — вот был актер с головы до пят. Или Смоктуновский. А мои занятия рисованием, сценариями, режиссурой, еще чем-то… Никакого богатства на этом пути не стяжал, но всегда делал то, что хотел. Это дорогого стоит. Или я мог играть все подряд, но мне это было… нет, один раз я сыграл какого-то секретаря райкома у Пырьева, там слов двадцать всего, да и не важно это. Так я мог играть и большие роли и маленькие. А у меня всего-то ролей двадцать за сорок лет. Я умел отказываться. Лучше заработать деньги каким-то другим способом, чем попусту на экране мелькать. Меня вот недавно на встрече спросили: что же Вы так давно не снимаетесь, почему мы Вас так давно не видим? А я в ответ попросил назвать фильм последних лет, в котором я не снялся, и был должен об этом пожалеть. Они не смогли мне назвать.

САВЕЛЬЕВ Д. Алексей Баталов: «Кино живет за счет героя. Оно сокращает расстояние между ролью и живым человеком…» [Инт.] // Сеанс. 1995. № 10.