ГЛАВНАЯ
ВОСПОМИНАНИЯ
МЕДИАТЕКА
ДИНАСТИЯ
ГОСТЕВАЯ
ССЫЛКИ
ФОТОАЛЬБОМ
ИНТЕРВЬЮ
Нынешний я равен сумме тех, кто меня сделал (
2)
1
/
2
/
3
/
4
/
![Подпись: отрывки из интервью разных лет
Об Ахматовой
Когда мама вышла замуж за Ардова Виктора Ефимовича, я попал в первый писательский дом, который был построен недалеко от храма Христа Спасителя. У нас квартира была на первом этаже и, если окошечко откроешь, сразу начиналась земля. Это было очень удобно - меня родители выставляли через окно на улицу, и там я играл с пасынком какого-то приходившего к нам в гости дяди. Этим дядей оказался Булгаков.
Сверху над нами жил Мандельштам, приходил и рассказывал сказки Юрий Олеша. Там же я впервые увидел Анну Андреевну Ахматову.
— Анна Андреевна появилась в нашем доме, когда мне было лет семь. Первую встречу я хорошо запомнил, потому что тогда тяжело болел скарлатиной и меня переложили на другой диван. А она ночевала в моей небольшой шестиметровой комнатке, где я, ложась спать, доставал ногами до противоположной стены. А Анна Андреевна выглядела в закутке как королева. Об Ахматовой я подробно написал в своей книге «Судьба и ремесло».
...Ее прическа с длинной аккуратной челкой, какие-то особенно просторные длинные платья, позволявшие легко располагаться на диване, огромный платок, медленные движения, тихий голос — все было совершенно ленинградское, и, так как тогда я еще не имел никакого представления о том, что скрывается за этим словом «Ленинград», я представлял себе Ленинград в виде каких-то улиц и мостов, заполненных множеством таких дам. Помню даже рисунок, имевший большой успех у взрослых, на котором примерно так и был мною изображен Ленинград. Ахматова едет на трамвае под номером «А», рядом она же идет по улице, и она же в платке смотрит в окно. Мужчины были представлены только в костюмных ролях: дворник, милиционер и, кажется, извозчик, — а на мосту опять Ахматова...

Анна Андреевна была абсолютно не похожа на других маминых подруг, когда я ее увидел. Волосы у нее лежали не так, как у всех - актрис, писательских жен. Строгая. Говорила другим голосом. Другая.
Она забиралась на диван с ногами и возлежала так сколько хотела.
У нее были длинные платья, медленные движения, тихий голос.
Позже я Анну Андреевну чаще видел, чем собственную бабушку. Но кто такая Ахматова, я не понимал.
...Она же меня знала вот с таких лет, с ребячества - чего стесняться? Был мой первый рисуночек: Ленинград, мостик, и на мостике, как палка, нарисована тетя. Я представлял, что там все такие, как она. Анна Андреевна очень любила этот рисунок. Я его потом потерял. Она удивительно ко мне относилась. Была для меня очень близким и дорогим человеком. Говорят всякие гадости — и как аргумент: еще бы, она же подарила ему машину! Абсолютная чепуха. Машину я купил в ходе грустных обстоятельств. Я отслужил в армии полные два года, и хотя это была служба в Театре Красной Армии, мы несли ее самым серьезным образом, как полагается настоящим солдатам. Там я пошел на шоферские курсы, стал ездить...
Анна Андреевна подзывает меня, достает какую-то книгу, а там деньги, которые она получила за переводы, и дает их мне с тем, чтобы я что-то себе купил, оделся. С Анной Андреевной бессмысленно спорить: сказала — все. Но я ее и всех обманул. Я пошел к магазину, где продают машины, и все деньги отдал за старенького «Москвича». Вернулся уже на машине. Показал ей в окно — и плечом не повела. Приняла царственно.
...Во время ареста Мандельштама у него была Анна Ахматова, ей не разрешили уйти, она просидела всю ночь, пока шел обыск. А Булгаков только что на стену не бросался - его пьесы не ставили...
С возрастом передо мной стала открываться реальность. Есть фотография, на которой я стою вместе с мамой и Анной Андреевной. Обе кажутся очень счастливыми. Но теперь я знаю, что в это время уже был расстрелян Гумилев, во второй раз арестовали сына Анны Андреевны. Уже посажены мой дед и бабушка, которая провела в лагерях более 20 лет лишь за то, что была дворянкой.
...Ардов был человеком феноменальной доброты, наш дом был открыт для людей. Поэтому и Ахматова у нас жила: могла поселиться у любого из своих московских друзей и поклонников (а их было много), а останавливалась у нас. Она жила в той маленькой комнате, что считалась моей: шесть квадратных метров, меньше двух шагов вправо и влево. Когда я ложился, то доставал ногами до противоположной стены. И отдыхать она всегда ездила с мамой.
Анна Андреевна умерла, когда они жили в подмосковном санатории. Ей должны были сделать укол, и она попросила маму выйти за дверь — ведь это так некрасиво... Через минуту ее не стало.
У нее с мамой была глубокая связь, Анна Андреевна ей доверяла. После смерти мамы мы нашли книги с дарственной подписью Ахматовой: «Ниночке, которая про меня знала всё». И мама ничего о ней не сказала лишнего - только то, что хотела Анна Андреевна.
...Хотелось бы, чтобы там [в квартире на Остоженке] был музей Анны Андреевны. У нас она жила долго. На книгах подписывала «Москва, Ордынка».
Анну Андреевну нарисовал еще раз — в 1952 году. Я тогда потерял интерес к живописи и решил бросить кисти. Узнав об этом, Ахматова сказала:
— Жаль. Я хотела предложить вам попробовать сделать мой портрет...

(баталовский портрет А. Ахматовой)
Я остолбенел от неожиданности и головокружительной крутизны поворота всех моих намерений, рассуждений, жалоб. Кроме Анны Андреевны и меня, в квартире никого не было. Она сидела на своем обычном месте, в углу дивана, я стоял посреди комнаты, там, где меня застали ее слова.
— Мне кажется, — продолжала после мертвой паузы Ахматова, — вам удаются лица.
С той поры я больше никогда не писал портреты. Но время, когда я выполнял этот заказ, те дни и часы, когда по утрам в тихой прибранной комнате напротив меня сидела Ахматова, были до краев наполнены творчеством и остались в душе как самая высокая награда за все мои старания и стремления проникнуть в тайны изобразительных искусств.
...Анна Андреевна читала стихи совершенно ни на кого не похоже, не прибавляя и не убавляя интонации, как будто она читает чужие стихи, но с уважением, никак не украшая их. От этого строчки казались еще более возвышенными. Ахматова говорила, что стихи ей как будто кто-то диктовал. То же самое говорил Пушкин.
Мы после войны поехали с ней вдвоем на «Москвиче» в Царское Село. После войны она как бы рассталась навсегда с местами своей молодости. В ее стихах 44-го года есть слова: «На прошлом я черный поставила крест». Так что ее намерение побывать в Царском Селе для меня было совершенно неожиданным. Там все было разрушено, все заросло. Она показывает на кусты и говорит: Вот его лавочка! — Кого? — Пушкина. Здесь он сидел.
Я полез в кусты и действительно увидел железную скамейку, поставленную еще в лицейские времена. Она шла как человек, оказавшийся на пепелище сожженного дома.
...Военный Ленинград она и Зощенко покинули по приказу из Москвы. Зощенко взяли и Шостаковича… из блокады вывезли. Никому из гонителей в голову не пришло, что в первую войну, тогда еще молодая женщина, Анна Андреевна написала:
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью,
был.
Она написала эти строки, когда этому усатому в голову еще не приходило, что он станет командовать огромной страной.
О войне, патриотизме и Сталине
...Из московской квартиры я уезжал буржуйским мальчиком, а вернулся совсем другим, пацаном. Я узнал, что такое сельская жизнь, как дрова рубить, как скакать на лошади в ночное, какая разница между русской печкой, голландской и горном, короче, тысячи вещей, не поддающихся перечислению. Но главное - война воочию, на примерах показала мне, что такое горе и счастье.
Вот такое получилось детство. Бесконечные переезды: Бугульма, Уфа, Казань, Свердловск. В эвакуации я сыграл свою первую настоящую роль, в гриме и костюме.

(на фото: с младшими братьями)
Когда началась война, нас у мамы было трое: грудной Мишка, четырехлетний брат и я. В эвакуации я впервые столкнулся с реальной жизнью. Мы ехали в товарном вагоне до Свердловска, жили в лагере для писательских детей. Потом были Чистополь, Казань, Свердловск, Уфа, Бугульма. Мама переезжала из города в город, услышав, что где-то там жить дешевле. Я работал, помогал водовозу, научился запрягать лошадь. Первую зарплату получил, когда нас послали убирать огурцы. И если я представляю себе горе и радость, то только потому, что видел настоящее горе и настоящее счастье.
В Бугульме собрали коллектив, который выступал в госпиталях. И так образовался театр, который существует по сегодняшний день. Первое собрание труппы, состоявшей из эвакуированных, артистов, происходило в нашей комнатушке, где в керосиновой лампе без стекла помигивал огонек. Я работал помощником рабочего сцены. Впервые как актер я вышел на сцену с подносом и с репликой: «Кушать подано». Это было в спектакле по Островскому.
У меня была не иждивенческая карточка, а продовольственная карточка служащего, по которой я получал 200 г хлеба вперемешку с полынью. Я научился колоть дрова, верхом ездить на лошади, убирать, молотить.
Однажды в писательском лагере мама два дня проплакала. Это было в тот день, когда приходила Цветаева, просилась устроиться посудомойкой на работу, на кухню. Ей отказали, и вскоре она повесилась.
Меня стали брать на концерты в госпитали. В память навсегда врезались раненые — я тогда впервые отчетливо понял, что каждый из них пострадал на войне, защищая конкретно меня. И более счастливого дня, чем День Победы, для меня не было. Это осталось в моем сознании, определило нравственные ценности. Это сейчас мы ценим холодильники, машины... А тогда цена и мера человеческой жизни были другими - и она навсегда во мне осталась. Я три раза играл в фильмах о войне и все свое понимание войны вложил в свои роли.
«Летят журавли» — самая дорогая для меня картина.
Я понимаю, что умирать на экране совсем не то, что умирать в жизни. Но играть в таких фильмах — это прямая возможность поклониться этим людям. И ничего нет важнее, как быть точным, играя такую роль. В фильме «Летят журавли» у меня роль небольшая, минут на пятнадцать, но все, что мог, я в нее вложил.
Моего героя пуля настигает со спины. При этом человек падает вперед. Но Урусевский придумал так, чтобы мой герой падал, цепляясь за березы, и я очень боялся сыграть неправдоподобно.
Но как-то раз после просмотра мне один человек из зрительского зала сказал: «Как вы догадались, что нужно так падать?» Я говорю: «А что?» — «Ты прямо меня сыграл. Я как раз за березы цеплялся и падал».
Более высокой похвалы и более счастливого дня у меня не было.
День Победы у всех был самым счастливым днём – днём всехрождения. А для меня – ещё и личным праздником: отец, дядя, двоюродный брат вернулись с войны. И ничего более чистого, искреннего в моей жизни не случилось. И слава Богу! Получив роль в фильме «Летят журавли»... Да какая там роль! Это история о близких мне людях. И как радостно, что из множества картин о войне зрители сердцем выбрали именно «Журавлей», – вот уже сорок пять лет они остаются живой картиной.
...Нет области, нет великого открытия, которое не было бы исцарапано когтями этой стаи бандитов: товарища Ленина и товарища Сталина. Товарищ Ленин первый, кто публично объявил красный террор. Американцы террористов вылавливают, а этот просто открыто в газете написал: берите покрупнее священников…
Вообразите себе: после войны Сталин ВЫЧИЩАЛ Москву от инвалидов, которые передвигались на колясочках, на дощечках... Дабы не портили вид города-победителя.
[Сталин] — убийца и с самого начала был двуличным животным. Выиграл войну никакой не Сталин! Выиграли русские люди, которые, включая и моего дядю, пошли добровольцами умирать и своими телами заткнули эту войну. До сегодняшнего дня количество погибших продолжают скрывать. Но цифры-то вырастают на миллионы! Потому что раньше в числе погибших не числились без вести пропавшие. Если бы этот кретин поверил информации разведчиков о начале войны, то не погибли бы сотни тысяч стоявших на границе... Сталин даже не в крови, он весь из крови погибших!
Возможно, планета постепенно становится «большой деревней», но, к сожалению, более мирной её это не делает. Сегодня все думают только о том, как бы заработать. В погоне за наживой дошло до того, что купить автомат стало проще простого. И в таких условиях патриотизм — это то, что может нас уберечь. И спасти в случае, не дай Бог, внешней агрессии. Суворов говорил: «Воевать надо не числом, а умением». История неоднократно подтверждала правоту его слов. Сталин не обладал талантом полководца. С самого начала войны стало ясно — сие животное ничего не смыслит в воинском искусстве. Дорогу к победе он проложил телами патриотов. Буквально. Не будь в советском народе столь мощного чувства патриотизма, ни числом, ни умением победы нам было бы не одержать.
Сейчас это чувство в обществе практически сошло на нет. И это пугает. Воспитывать патриотизм в новом поколении — наша общая задача. За это ответственны и школа, и родители, и телевидение, и кино… Патриотизм — вещь хрупкая. Мы вмиг разрушили его в начале 90-х, не понимая, что потребуются десятилетия и века, чтобы это качество вновь выросло.
...Когда мы вернулись из эвакуации, я пошел в школу, она находилась прямо напротив Третьяковской галереи. Все правое крыло развалилось от бомбы, а в нашем классе на доске были написаны детские задачки. Я не верил, что из меня получится актер, и учился рисовать. В школе я выпустил газету и повесил ее в уборной, а у нас учились дети Микояна и других больших начальников. Ардову позвонили и сказали, чтоб он меня переводил в другую школу.
Однажды в коридоре появились странные люди, они выбирали ребят для съемок в фильме «Зоя». И на съемки разрешалось брать только хороших учеников. За всю следующую неделю я выучил больше, чем за всю жизнь. Когда пришел день отправлять ребят на киностудию, я был в их числе.
Но, конечно, в школе я был из артистов... Если удастся, я хочу сделать на телевидении программу «Судьба и ремесло». ...всё на самом деле просто послано Богом. Надо было, чтобы я попал в армию, чтобы окончил курсы шоферов, чтобы играл шофера, чтобы играл солдата...
...Вся моя юность прошла в Замоскворечье. Это был особенный район. Учился я в школе, которая располагалась напротив Третьяковской галереи, в старом особняке, принадлежавшем какому-то купцу. Вокруг было много домов с островками зелени, уютными двориками, где я любил проводить время, играл в прятки с друзьями... Теперь я живу на улице Серафимовича, недалеко от места, где вырос. Замоскворечье сильно изменилось: много народу, машин, и Ордынка больше не тихая улочка. Но в свободное время, если позволяет погода, я люблю пройтись по ней, полюбоваться на знакомые места. Бывает, прохожие узнают, здороваются.
1/2/3/4/](image1878.gif)